РУССКИЕ НА ЮЖНОМ ПОЛЮСЕ
(глава из книги Виктора Бирюкова)

Южный полюс 2007 После приземления на утрамбованный снег оба наших самолетика один за другим выруливают прямо к станции, как такси; обычных такси здесь никогда не было и, пожалуй, долго еще не будет.

Воздух прозрачен, словно вакуум, и в иллюминаторах на нас быстро надвигается десяток прижавшихся друг к другу двухэтажек. Эти невзрачные домики с плоскими крышами сильно смахивают на бараки, в каких жили ударники советских пятилеток. Вокруг по снежному полю разбросаны какие-то контейнеры, бочки, сараи...

– Смотри, тоннель, – Лена постукивает ноготком по стеклу. – А вот и еще один! Они ведут прямо внутрь ледника...

– Или еще глубже – в сердце Земли, – отзываюсь я.

Над одним из тоннелей возвышается восьмидесятиметровый металлический купол, у основания которого реет звездно-полосатый флаг. Самолетик наконец замирает, и мы пробираемся к выходу, глотая ворвавшийся в салон ледяной воздух. Внизу приветливо машут руками улыбчивые парни в оранжевых куртках с капюшонами.

Никогда не думал, что при –37° руки обгорят на солнце за считанные минуты – вот что значит отсутствие озонового слоя над головой! Но кутаться нужно не только из-за бешеного ультрафиолета: при низком атмосферном давлении даже легкий ветерок запросто обморозит кожу. А вдобавок налицо все симптомы горной болезни, словно на андских пятитысячниках, хотя здесь нет и трех тысяч метров над уровнем моря.

Если вас занесет в эти края, не вздумайте бегать и прыгать от радости после того, как сойдете с трапа, – этак недолго и в обморок свалиться. Спасение от одышки, слабости и усталости одно – ходить помедленнее. Но все равно дышать тяжело, кислорода в ледяном иссушенном воздухе кот наплакал. Отсюда и жажда, и головная боль, и сердце рвется наружу, и пот ручьями.

Никогда пятьсот метров ходьбы не давались мне с таким трудом, да и все пассажиры испытывали то же самое, а на лице Лены, единственной женщины, застыла гримаска страдания. Видела бы сейчас наша шестилетняя Света своих родителей!

Впрочем, оранжевые парни с сочувствием сдерживали шаг – кому, как не им, знать, что к высоте можно привыкнуть не быстрее, чем за два–три дня. У нас даже не нашлось сил как следует удивиться тому, что местные обитатели разъезжают по своим снеговым улицам на велосипедах и автобусах.

– The United States of America. Amundsen–Scott South Pole Station, – задыхаясь, Лена прочитала вывеску над дверью.

– Вот и добрались, – с облегчением кивнул я, словно внутри нас ожидал более плотный воздух, чем снаружи.

Снаружи эта двухэтажка ничем не отличалась от жилых корпусов. Ее неоспоримое преимущество заключалось в том, что там тепло, безветренно и можно присесть. Все мы рухнули в кресла, как подкошенные.

Но насладиться отдыхом нам не дали: загорелый мужчина в черных джинсах и свитере – настоящий полярник! – принялся, горячо жестикулируя, рассказывать о станции: а теперь пройдемте сюда, посмотрим туда, отметим это...

На фоне его английской скороговорки я услышал шепот:

– Ты не забыл, что нам нужно сделать?

– Ну что ты, Леночка!

– Времени очень мало, можем не успеть.

– I am very sorry to interrupt you, – заговорил я, подходя к «настоящему полярнику». – We'd like to marry here, sir. Can you give us a kind of certificate after we'll exchange our wedding rings?

Нужно было видеть выражение его лица. Ошарашено хлопая глазами, «настоящий полярник» переспросил:

– What? What did you say?!

Наверное, мой английский совершенно плох. Достав из кармана коробочки с кольцами, я решил растолковать при помощи пальцев и родного языка:

– Видите ли, мы с моей невестой хотим пожениться. Здесь, на вашей станции. Но нам нужна справка, документ, в котором будет написано: такой-то и такая-то такого-то числа обменялись кольцами на Южном полюсе.

И тут настал мой черед изумляться.

– Ви хотеть быт муж и жена? – наконец американец убедился, что не ослышался. – Свадеб?

– Свадьба, свадьба! Где вы научились так хорошо говорить по-русски?

Настоящий полярник прижал к груди руки:

– Ви лючще говорить English than I speak Russian! Один времья я работать в Казахстан, очен мало времья.

Знаете, что такое русская национальная гордость? Это чувство поднимается в груди тогда, когда на американской станции в Антарктиде вы обнаруживаете человека, который худо-бедно знает ваш родной язык.

– Как же нам повезло, что встретили вас! – воскликнул я и добавил: – Справку можно составить и по-английски.

Но американец хлопнул себя по лбу:

– Can you wait for a moment? I just call one man, he is a Russian.

Он отошел в сторонку и поднес к губам воки-токи. Переваривая сказанное, мы с Леной даже высотную гипоксию перестали ощущать. Не прошло и десяти минут, как к нам подошел седобородый мужчина лет пятидесяти – загорелый, как завсегдатай московских соляриев. Протянув руку, он объявил на чистейшем русском:

– Добро пожаловать на станцию «Амундсен-Скотт» на Южном полюсе! Меня зовут Владимиром. Вы из России?

– Да, из Мордовии: Елена, Виктор. А вы здесь какими судьбами? Бывший советский полярник, эмигрировавший в Штаты?

Владимир улыбнулся:

– Нет, я гражданин России. Директором тут работаю.

Должно быть, он пошутил. Пришлось уточнить:

– Вы хотите сказать, Владимир, что руководите станцией, которую содержит бюджет США?!

– Все правильно, Виктор. Только мы не совсем на Южном полюсе, – директор подвел нас к узкому окошку и протянул руку. – Видите? Точно на полюсе установлены флаги стран, подписавших вашингтонский договор о мирном научном использовании Антарктиды. Видите ли, льды под нами движутся по поверхности материка. Хотя их скорость черепашья, за полвека своего существования станция съехала на добрую сотню метров в сторону от земной оси.

Пришлось прищуриться: там, куда указывал мой новый знакомый, под ослепительным солнцем летней Антарктиды развевались две дюжины флагов разных стран, включая российский триколор, – все изрядно потрепанные морозными ветрами и жгучим солнцем.

– Простите, может быть, вопрос покажется бестактным, но все же спрошу, – произнес я. – Почему именно вы? У американцев не нашлось э-э... своего специалиста?

Лицо Владимира стало серьезным:

– Вероятно, «свой специалист» просто не принял участия в конкурсе. Понимаете, на полюс нельзя устроиться по блату, не будучи проверенным профессионалом. Иначе это повлечет смертельные риски для всех. А русская полярная школа – сильнейшая в мире. Выиграв конкурс на замещение вакансии директора, я получил green card – «зеленую карту»; она-то и дает мне право на зарплату из средств американских налогоплательщиков.

Наверное, ученый такого масштаба должен отличаться скромностью – ему уже незачем выпячиваться. Но меня эта скромность задела за живое. В Америке множество первоклассных специалистов изобретали телевидение, а преуспел «почему-то» Владимир Кузьмич Зворыкин; лучшие инженеры Соединенных Штатов ломали головы над самолетами и вертолетами, а авиастроительную индустрию создал Игорь Иванович Сикорский.

Таких примеров пруд пруди: лампа накаливания, телеграф, радио... Даже первый велосипед – педальную повозку – придумал Иван Петрович Кулибин, а слава и прибыли впоследствии достались англичанам. Он же создал протезы («механические ноги»), но производить их стали французы – для своих калек, сразу после войны 1812 года. Да и широкополосный (быстрый) интернет, каким пользуется все человечество, разработали российские ученые – естественно, в американских фирмах.

– Почему мы такие непрактичные, как считаете? – спросил я директора внутриконтинентальной полярной станции «Амундсен-Скотт». – Американцы используют лучшие умы со всего мира, и большинство населения у них составляет средний класс. Об этом мегатонны слов уже сказаны да написаны. И все-таки: почему? Порой мне кажется, дело в том, о чем мечтает национальная душа. Вот американскую мечту вы бы как сформулировали?

Владимир помолчал, потом сказал, медленно роняя слова:

– Я много размышляю над подобными вещами полярной ночью, когда станция отрезана от внешнего мира. Настраивает, знаете ли, на философский лад. Американская мечта состоит в том, что выходцы из низов верят: если они будут стараться, то обязательно переберутся «повыше», поднимут свой социальный статус. Той же мечтой пронизан, в сущности, менталитет всего Запада, просто в США эта мечта чаще сбывается, там доступнее лифты социальной мобильности – прекрасное образование, например.

– А мы-то к чему стремимся, Владимир? Запомнились мне рассуждения одного священника из Тверской области. Дескать, в СССР люди думали: если не мы, то наши дети будут жить хорошо, коммунизм был по-своему святым идеалом. И вдруг воцарился идеологический вакуум. Нас ведь не вдохновишь зарабатыванием, нашим идеалом в принципе не может быть рубль, как у американцев – доллар. Зато христианство становится отдушиной, смыслом в жизни. А когда такой смысл есть, люди реже совершают преступления, меньше пьянствуют, зато стараются улучшить жизнь – свою и близких. Может, святость – наш идеал?

Мой собеседник развел руками:

– Вряд ли скажу что-то новое, Виктор. Еще Тютчев написал «в Россию можно только верить», а Достоевский чуть позже добавил: «Если Бога нет, значит, все позволено». Но святость в двадцать первом веке? Не знаю. Как уживется святость с биржевой игрой, например? А ведь без нее никуда, это важнейшая часть современной экономики.

Вопрос повис в разреженном и оттого необычно прозрачном антарктическом воздухе. Вот такой приблизительно диалог мы вели на самом «донышке» планеты. Лена не вмешивалась, но по своему обыкновению впитывала каждое слово.

– Обязательно попытаюсь отыскать ответ, Владимир, – пообещал я. – А пока не откажите в любезности. Распишите нас с Леной. Конечно, с точки зрения Гражданского кодекса Российской Федерации справка за вашей подписью недействительна. Но для нас с женой она будет самым дорогим документом на свете.

– С удовольствием! Сначала вы поженитесь, а потом мы устроим свадебную экскурсию по станции. На русском языке! Кстати, чем вы у себя в Мордовии занимаетесь?

– Сельским хозяйством. Выращиваем скот, производим мясопродукты. Есть наши предприятия и в других регионах страны.

– Продукция у нас очень вкусная – жаль только, что угостить не можем, – добавила Лена. – На чилийской таможне все отобрали – карантин!

Похоже, наш новый знакомый удивился:

– Ого! Очень неожиданно и... актуально с учетом того, что китайцы с индийцами вызвали всемирный продовольственный кризис! Интересно, вы прилетели за свой счет?

– Ну разумеется за свой, за чей же еще, – Лена пожала плечами. – Но разве не перевод зерна на биотопливо привел к нехватке еды?

– Я, конечно, не специалист, но биотопливо представляется пустяком по сравнению со зверским аппетитом трех миллиардов азиатов, у которых внезапно появились деньги на мясную и молочную пищу.

– Распробовали! – честно говоря, я придерживаюсь этой же точки зрения. – Если прежде от европейцев в Юго-Восточной Азии омерзительно пахло коровой, то теперь туземцы этого уже не ощущают – по крайней мере в городах.

Директор станции внимательно посмотрел на нас, и глаза его потеплели:

– Земляки очень редко до нашей станции добираются – наверное, увлекательнее проматывать состояния в Куршевеле. И почти всегда это бывают какие-то «государевы люди» – чиновники, которым кто-то полуофициальным образом оплатил дорогу сюда.

– Вот вам и русская коррупция – до Южного полюса докатилась! – не удержалась Лена.

Но Владимир остался серьезен:

– Именно поэтому мне особенно приятно вас видеть. Рад узнать, что на родине есть люди, которые честно зарабатывают деньги, причем в реальном секторе экономики, а не на спекуляциях. Спасибо, вы мне настроение подняли. Ну что, зовем свидетелей?

Излишне говорить, что свидетелями стали несколько загорелых полярников и четверо прилетевших с нами путешественников: канадец, американец, швейцарец и, конечно же, китаец. Безалкогольное бракосочетание заняло несколько минут – и вот уже справка с печатью Amundsen–Scott South Pole Station в наших руках; даже здешнее новозеландское время указано – плюс девять часиков к московскому.

Когда стихли аплодисменты и поздравления, я обнял жену за плечи и поблагодарил собравшихся:

– There were no time to marry before so thank you very much for your frank support! Especially thanks to our hospitable landlord and countryman Vladimir!

– А то на Большой земле все, знаете ли, дела да дела, совершенно некогда оформить отношения, – пробормотала Лена.

Но оценили ее юмор только мы с директором. Едва знакомые люди, мы с ним почувствовали себя родными. Этому немало поспособствовало то обстоятельство, что мать директора станции оказалась родом из Саратова – из города, где выросла моя Лена. Когда суровый полярник узнал об этом, то чуть не прослезился.

Но на прощание мы с ним дружно рассмеялись, обменявшись визитками, – оказывается, на Южном полюсе эти карточки бывают так же полезны, как на Большой земле!

На Южном полюсе Потом я отправился вбивать флагштоки в снег – прямо над земной осью. Жена стояла рядом, держа сложенные флаги. Сначала мы водрузили стяг государства Российского, следом взвилось полотнище родной Мордовии, затем – флаг Российского аграрного движения, четвертым наполнился ледяным порывом флаг агрохолдинга «Талина», а пятым – и флаг нашей торговой марки «Атяшево» (до сих пор жалею, что не захватил флага другой нашей марки – «Деревенский дворик»).

Незабываемым зрелищем стали посадки и взлеты огромных транспортных авиалайнеров C-130 Hercules, производимых в США. Завозить на полюс приходится абсолютно все, кроме разве что воды; летом в Антарктиде полярный день, и в декабре станция принимает по два «геркулеса» ежедневно (в остальное время года снежные бури делают авиацию практически бесполезной). Эти громадины с четырьмя турбореактивными двигателями в простоте управления не уступают истребителям: выполняют фигуры высшего пилотажа, способны летать при полном отсутствии видимости и на двух моторах, а приземляться могут и вовсе на одном. Ну как тут вновь не вспомнить Сикорского, на родине которого авиапром скорее мертв, чем жив, несмотря на многолетнюю говорильню о его реанимации...

Все три часа полета от Южного полюса к аэродрому подскока мы любовались с высоты три тысячи метров ледяным великолепием шестого континента, поглядывали на свои обручальные кольца и думали о неожиданной встрече с Владимиром.

– Разве это не предмет для гордости, Лена? Наш соотечественник возглавляет коллектив из двухсот сорока лучших американских полярников, а порой их собирается на «донышке» Земли до полутысячи человек!

– Но согласись, Витя, что это и повод для печали: опять блестящий россиянин работает во благо чужой державы, другого народа.

Странные мы люди, читатель, не правда ли? В иллюминаторе проносились глетчеры, огромные поля торосов, фантастические узоры ледниковых трещин, а в голове крутилась мысль о том, что сегодня ответить на вопрос о российской мечте стало труднее, чем полтораста лет назад, во времена Тютчева и Достоевского.

Испытания двадцатого века сделали нашу душу народную еще менее прозрачной, чем прежде, – совершенно замутили ее...

Почти сто лет назад – в конце марта 1912 года – на обратном пути с Южного полюса погибла британская экспедиция Роберта Фолкона Скотта. Все пятеро участников скончались от переутомления, голода, холода и гипоксии. Но добило опытнейших полярников разочарование: они достигли полюса не первыми, а спустя 33 суток после пятерки соперников во главе с Руалем Амундсеном. Тогда-то человечество и усвоило: в Антарктиде без страховки не выжить.

Из базового лагеря на Южный полюс и обратно летают самолеты канадского производства, рассчитанные на 12–14 пассажиров каждый. Отправляются в путь непременно парой, причем салоны обоих бортов заполнены лишь наполовину. Это железное правило позволяет в случае неисправности одного борта экстренно приземлиться, чтобы перевести пассажиров на другой борт.

Топливные баки «канадцев» невелики – требуется промежуточная дозаправка. В гористой местности Thiel Mountains расположен аэродром подскока, на который мы сели на лыжах. Позади остались 556 километров пути от Южного полюса; впереди до базового лагеря – примерно столько же.

Пока керосин по толстым шлангам переливается в баки, у нас есть час времени – достаточно, чтобы прогуляться, хорошенько замерзнуть и вернуться в спасительное тепло салона. Горячий кофе – что может быть лучше? А против бисквитов даже Лена не протестовала: еде полярников положено быть высококалорийной!

Едва «канадцы» с полными баками набрали высоту, как видимость упала до нуля – нас окутал сильнейший туман. Влага стремительно конденсировалась и примерзала к фюзеляжу с такой скоростью, что не спасал даже антиобледенитель, – мы это ощутили по возросшей тряске.

На подлете к полюсу хорошо видна кривизна земной поверхности, и планета кажется совсем небольшой; но когда вы три часа кряду несетесь куда-то в белой мгле, то физически ощущаете, что планета поистине огромна. Пассажиры пытались переговариваться и шутить, но всеми овладело чувство нашего ничтожества перед лицом всемогущей природы.

Внезапно по глазам шарахнуло солнце – борт вынырнул из тумана. На нас обрушивались Холмы Патриотов – Patriot Hills. Они расположены на высоте всего 800 метров над уровнем моря, и я вдруг догадался, что тяжесть льда не позволит их перелететь. Лена вскрикнула, я обнял ее, но защитить всех нас сейчас могло лишь мастерство двух канадских парней в кабине. Мелькнула мысль о втором самолетике – там канадский экипаж был смешанный: парень и девушка.

Прежде чем врезаться в ледяные холмы, наш борт странно вильнул, накренился и резко ушел в сторону, огибая страшное препятствие. В салоне раздался дружный вздох облегчения.

Облетев Patriot Hills, самолетик быстро снизился, – и вот уже мы на укатанном снегу взлетно-посадочной полосы. Даже не предполагал, что шесть человек могут устроить такую овацию экипажу; восторгам нашим не было предела!

Правда, льда на фюзеляже оказалось столько, что под его тяжестью машина никак не желала остановиться. Притормаживая, мы катились по инерции еще минут десять, и лед, шурша, сыпался с боков, будто игрушки с рождественской елки. К счастью, благополучно приземлился и второй «канадец».

Изрядно пощипанные, но непобежденные, мы выбрались на ледник и окончательно успокоились при виде нескольких бравых парней в оранжевых «алясках».

– Welcome, – приглашали они нас в санные вездеходы, – have your seats please...

До базового лагеря оставался ровно километр пути по бескрайней белой равнине. Гипоксия здесь проявлялась слабо, но тащиться пешком все равно никому не хотелось, и мы с удовольствием расселись по местам.

А вот и десяток палаток с большим шатром посередине – лагерь, где по пути на полюс мы уже провели три ночи. Сколько пробудем здесь на сей раз?

Все зависит от того, когда погода позволит вылететь в аэропорт чилийского города Пунта-Аренаса, что на берегу Магелланова пролива. Это недалеко – в нескольких тысячах километров отсюда, всего-то 4,5 часа лета. Между прочим, именно в Пунта-Аренасе Лена увидела в какой-то лавочке обручальные кольца, и родилась идея свадьбы на Южном полюсе.

Базовый лагерь близ Patriot Hills ежегодно обустраивают специалисты из США и Канады. Летом здесь совсем не холодно, минус пятнадцать (а зимой никакого лагеря и нету, понятное дело). Палатки даже не отапливаются, потому что солнце круглые сутки жарит по ним из зенита – прямой наводкой.

Внутри температура около нуля, и в специальном спальном мешке можно вполне комфортно выспаться, если, конечно, ваши биоритмы не собьются от белого дня и ослепительного снега нон-стоп. Редкую, но навязчивую и болезненную боязнь солнечного света называют фенгофобией (от греческих φαναίος – «дающий свет» и φόβος – «ужас»). С такой штукой в голове на полюсах делать нечего, зато обзавестись ею здесь можно запросто.

– Какая-то странная у нас страсть к узнаванию пространства без его освоения, – я обвел рукой белый простор. – Для чего русские с другого конца планеты рвались открывать Антарктиду на забаву всему человечеству? Потратившись на экспедицию Беллинсгаузена, страна не получила никакой выгоды, кроме нескольких географических названий в честь наших мореходов и государей. Земля уже имелась в переизбытке – спустя полвека после открытия Антарктиды за ненадобностью продали Аляску. Зачем на парусных суденышках русские искали, преодолевая дикие трудности, заведомо непригодный для жизни материк, в то время как Урал, Сибирь, Дальний Восток оставались, в сущности, пустынями?

– Они и сегодня не освоены, – отозвалась Лена. – Разве что на Ямале население за несколько лет в разы увеличилось. Но газонефтяной бум не может быть вечным!

Выходит, нам лишь бы открыть, а там хоть трава не расти?

– Испанцы, португальцы, голландцы, французы, бельгийцы, британцы, немцы, итальянцы натыкались на прежде неведомую территорию и тут же ее завоевывали, превращая в колонию. Еще и жителей продавали в рабство. А мы откроем, назовем – и до свидания! Взять хотя бы Острова Россиян, принадлежащие Франции.

– Господи, где это, Витя?

– В Тихом океане, южные тропики. Их открыли россияне Коцебу, Беллинсгаузен и Лазарев. Дали островам имена Чичагова, Кутузова, Барклая-де-Толли, Петра Витгенштейна, Румянцева, а весь архипелаг в целом Фаддей Беллинсгаузен назвал Островами Россиян. Потом погрузились на корабли и ушли. А французы, заполучив свежие русские карты, тут же помчались захватывать эти несчастные коралловые клочки. А Новая Гвинея? Миклухо-Маклай изучал папуасов, лечил их, всячески окультуривал; огромный участок побережья там назван его фамилией. Но едва Маклай опубликовал свои заметки об этом крае, как его захватила Германия!

Жена наморщила носик:

– Может, национальное хобби у нас такое? Ну, как у рыбака, который выпускает выловленную рыбу обратно? Для него важен лишь сам процесс!

– Хобби всегда следствие, а ведь хочется причину откопать, – отвечал я, меланхолично наблюдая за работой снегоуборочных машин.

Из головы не шел тот благочинный Торопецкого округа, который об идеале святости рассуждал. Если вдуматься, только святые люди могли в жестокую колониальную эпоху наносить новые земли на карты и убираться восвояси.

...Ведя столь глубокомысленные, расцвеченные изречениями очень и не очень великих людей беседы, мы с женой провели в базовом лагере две ослепительно белые ночи. Но вот на «голубой лед» сумел наконец сесть колесный ИЛ-76 с российским экипажем. А разве я не говорил, что рейсы из Чили в Антарктиду выполняют исключительно граждане России?

Всегда приятно лишний раз убедиться, что не только наши полярники одни из лучших на земле, но и летчики – всемирно признанные асы со времен Нестерова и Ульянина, Громова и Водопьянова, Чкалова и Байдукова, Покрышкина и Кожедуба. Кому, если не русским, доверить сложнейшие полеты над шестым континентом?

Как и у американо-канадских «смотрителей» базового лагеря, полярный сезон наших пилотов недолог: за декабрь и начало января они успевают выполнить две дюжины рейсов из чилийского Пунта-Аренаса к Холмам Патриотов и обратно.

«Голубой лед» – одна из загадок Антарктики. Где только ни пытались выбрать место для базового лагеря, но даже летом взлетно-посадочные полосы заносило снегом, шасси лайнеров проваливались. А у Холмов Патриотов ветер в декабре аккуратно сдувает снег с участка «голубого льда». Но стоит воздуху в январе двинуться в ином направлении, и получается уже пурга: «голубой лед» покрывается такими сугробами, что никакая снегоуборочная техника не справится. Конец сезона!

Вообще-то Холмы Патриотов являются южным отрогом гор Элсуорта (Ellsworth), цепь которых тянется из глубины материка на северо-запад – в направлении моря Беллинсгаузена и Южной Америки. Вершины Элсуорта – самые высокие в Антарктиде, их высота достигает 5140 метров. Наш ИЛ-76 летит вдоль этих гор, и зрелище такое, что трудно оторваться.

Но мысли все чаще забегают в будущее: нам предстоит как можно скорее добраться до Сантьяго и вернуться в Россию, чтобы оттуда успеть на открытие выставки «Зеленая неделя» в Германии, на своего рода первый международный «бал» агрохолдинга «Талина». Жаль расставаться с полярной щетиной – пожалуй, так и полечу к немцам небритый!